|
9. Урок события в Ванцинмыне
Осенью 1929 года в Ванцинмыне уезда Синцзин фракцией Кунминбу был созван съезд по слиянию Молодежной федерации Восточной Маньчжурии и Молодежной федерации Южной Маньчжурии. Он назывался съездом МФЮМ. Руководители Кунминбу ратовали за то, чтобы в соответствии с объективными условиями, сложившимися после слияния трех фракций, ликвидировать разбросанность молодежного движения и установить единое руководство движением. И они, выступив как организатор объединенного съезда двух молодежных организаций, пытались создать на нем единую организацию — так называемый Союз молодежи Кореи. Они намеревались использовать съезд с целью поставить заслон молодежным организациям от влияния нового идеологического течения и держать в своих руках все организации корейской молодежи в Маньчжурии. В принципе мы действовали самостоятельно, независимо от этих двух организаций, так что мы могли бы и не приезжать на этот съезд. Но нельзя было поручить работу съезда одним деятелям Кунминбу. МФЮМ и МФВМ немало подвергались влиянию фракционеров, и в их рядах сложилась сложная ситуация. В худшем случае съезд, наоборот, усугублял бы раскол молодежного движения. Мы считали необходимым с инициативой принять участие в работе съезда, чтобы не допустить раскола молодежи и оказать на делегатов молодежных организаций свое благотворное влияние. Я решил прийти на съезд МФЮМ как делегат от Пэксанского союза молодежи. Я отправился из Гирина вместе с Ким Са Хоном. Он должен был поехать в Ванцинмынь для участия в конференции Революционной партии Кореи. На все нужные дорожные расходы деньги он мне выдал. РПК была создана деятелями Армии независимости после образования Кунминбу на основе ее хартии. Националисты говорили, что Кунминбу — это самоуправляющаяся администрация, а РПК — единая национальная партия, призванная направлять и контролировать всю деятельность националистического лагеря. Но фактически РПК осталась всего лишь разновидностью Кунминбу. Вначале я намеревался поехать прямо в Ванцинмынь, но мне захотелось повидаться с Ким Хеком, Чха Гван Су и Чвэ Чхан Гором. И я не надолго побывал в уезде Люхэ. В этой местности они работали с большим размахом, расширяя сеть организаций АСМ. В то время Чха Гван Су, создав спецгруппу в Тонсонской школе в Гушаньцзы, растил и воспитывал новых коммунистов. Для вида этот коллектив называли спецгруппой, а внутренне — Обществом по изучению общественных наук. В нем был организован филиал АСМ. Не только в Гушаньцзы, но и во многих других деревнях Южной Маньчжурии они создали такие общества и воспитывали многочисленных юношей и девушек, из которых создали организации комсомола и АСМ. На месте я убедился, что мои товарищи в Люхэ сделали больше, чем то, что мне было доложено. Закончив свои дела в Люхэ, я собирался уехать в Ванцинмынь. Чха Гван Су добровольно пожелал сопровождать меня. Он высказал такое предположение: — Очень беспокоюсь, что ты туда поедешь один. Ведь верхушки фракции Кунминбу с недобрым намерением тайком следят за действиями молодых приверженцев коммунизма. Когда мы прибыли в Ванцинмынь, там были уже делегаты из многих молодежных организаций: Гиринского, Гильхвэского, Самгакчжуского и других союзов молодежи. По прибытии я сразу же пошел к Хен Мук Гвану. После создания Кунминбу он находился не в Гирине, а в Ванцинмыне. Увидев меня, он сказал: — Ставка Кунминбу возлагает на тебя, Сон Чжу, большие надежды. Задай-ка свой тон на съезде. До конца съезда будь у меня дома. Не думай жить и столоваться где-то в другом месте. А дома мы поговорим о будущем молодежного движения. Я был благодарен ему за внимание, но, вежливо отказавшись от его приглашения, остановился в доме Кан Хон Рака — дальнего родственника по линии моей матери. Я не мог бы остановиться в доме Хен Мук Гвана, куда часто приходят те, кто занимается подготовкой съезда. Кан Хон Рак был интеллигентом, принадлежавшим к левому кругу националистов, преподавал в Хвахынской средней школе. В этой школе деятели Армии независимости воспитывали учеников в духе национализма, как и в Тэсонской средней школе в Восточной Маньчжурии. Как бы ни вбивали им в головы дух национализма, из них вышли только коммунисты. Вывеска-то — национализм, а содержание — коммунизм. О Син Э, жена Кан Хон Рака, была красива лицом, вполне современная женщина. За удивительное пение ее в организациях Южной Маньчжурии называли «Соловушкой» вместо имени. Перед съездом по предложению Кунминбу было проведено предварительное собрание с участием представителей молодежных организаций разных районов и была избрана подготовительная комиссия съезда, в состав которой вошли Чвэ Бон и многие другие мои товарищи. С Чвэ Боном я познакомился еще тогда, когда учился в училище «Хвасоньисук». Он как один из руководителей МФЮМ часто выступал с речами в районах, где проживают корейцы. И в училище «Хвасоньисук» он своими блестящими речами привлекал внимание слушателей. Теоретически зрел, умен и активен в делах. После он, близко общаясь с нами, перешел на сторону коммунизма. И меня тоже избрали в состав подготовительной комиссии. Члены ее серьезно обсуждали проблемы и разработали проект резолюции съезда, который был бы приемлем для всех и каждого. И другие документы были подготовлены по нашим планам. На следующий же день по прибытии в Ванцинмынь я начал работу с молодыми делегатами. Первым делом я провел собрание молодежи на площадке Хвахынской средней школы. Пользуясь встречей молодых делегатов из разных районов, я хотел и сам познакомиться с ними поближе и вместе с тем оказать на них наше влияние. Без этой предохранительной меры они могли бы стать идеологической игрушкой в руках лидеров Кунминбу. На этой встрече я отметил, что для достижения подлинного единства корейского молодежного движения его ряды должны сплачиваться единой идеей и единой волею и что такая сплоченность должна зиждиться на новых, передовых идеях. Но то, что было сказано в моей речи, по-видимому, было немедленно передано лидерам Кунминбу. Через Ким Ри Габа я узнал, что они очень напрягают свои нервы и зорко следят за моими действиями. Теперь стало понятно, почему Чха Гван Су так беспокоился, когда я уезжал из Люхэ. Ким Ри Габ — один из первых членов ССИ. После закрытия училища «Хвасоньисук» он, находясь в доме помолвленной невесты Чон Ген Сук, недалеко от Ванцинмыня, проводил работу по революционному воспитанию жителей этой местности. Большой размах и дерзание позволили ему справиться с этим трудным делом масштабно и удачно. Вселять в людей дух коммунизма в районах действия националистов, размахивающих флагом антикоммунизма, — дело это было весьма не из легких. Он прибыл в Ванцинмынь на съезд в качестве наблюдателя. На следующий день после моего выступления с речью в Хвахынской средней школе он пришел ко мне и предложил поужинать вместе в доме его невесты и поделиться сокровенными думами. Он намеревался сообщить мне что-то о настроениях деятелей Кунминбу. Он сказал мне, что в Кунминбу строят гнусный заговор — арестовать весь состав подготовительной комиссии съезда. И посоветовал мне: — Лучше бы тебе немедленно скрыться, пока они не успели еще протянуть к вам свои черные руки. Я еще посмотрю, как пойдет дело, а если будет трудно, ночью уйду из Ванцинмыня. По его словам, Хен Мук Гван при всех руководителях Кунминбу объявил нам войну, открыто сказав: «И он, Сон Чжу, не одинаков с нами по идеологии, так что надо пойти на поединок». У меня, собственно, не было намерения заранее скрываться. Зачем? Да и ни вреда я не причинил Кунминбу, вряд ли они будут меня арестовывать. Так я держался твердо. То, что Хен Мук Гван сейчас враждует по отношению ко мне из-за моей коммунистической пропаганды, — это тоже нелогично. Все гиринские националисты давно знают, что я за коммунистическое движение. Да и он, конечно же, догадывался об этом, поскольку одно время мы жили с ним под одной кровлей. Нет, непонятно, почему они теперь хотят арестовать меня. Чепуха! Мы не призывали к свержению Кунминбу. Прозвучал только призыв — сплачиваться всей корейской молодежи на основе новых идей. Как же это может стать причиной преследований?! Я был готов пойти даже и на переговоры с руководителями Кунминбу, если это понадобится. Когда я вернулся в дом Кан Хон Рака, ко мне в комнату вошла О Син Э и сообщила еще об одной зловещей неприятности — войска Кунминбу уже арестовали Чвэ Бона и нескольких других членов подготовительной комиссии. Хозяйка попросила меня немедленно уйти, так как и меня они ищут. Выслушав ее, я не мог удержаться от возмущения и гнева. С первого дня своего прибытия в Ванцинмынь мы прилагали все усилия к тому, чтобы превратить съезд МФЮМ в один из важнейших моментов для образования единого фронта с националистами. В таком направлении был составлен и проект резолюции съезда. Но представители высшего эшелона Кунминбу хотят ответить на наши искренние усилия террористическим актом. Я решил пойти на переговоры с Ко И Хо, который в Кунминбу был ответственным за молодежную работу. Чха Гван Су, осведомившись о подлых деяниях Кунминбу, спешно прибежал в дом Кан Хон Рака вместе с членами АСМ, их было несколько человек. Они настаивали на том, чтобы члены подготовительной комиссии, ставшие предметом налета Кунминбу, прежде всех покинули Ванцинмынь. Но я не мог скрываться перед опасностью для личной жизни. Я думал: теперь, когда на съезде мы не сможем достигнуть своей цели, у нас остается единственный метод действия — освещать нашу справедливую позицию на переговорах с террористами Кунминбу. Чтобы сотрудничать с националистами, все-таки надо было хоть раз с открытой душой и сердцем поговорить с ними. Обстановка была зловещая, но именно теперь, думалось мне, настал подходящий шанс для переговоров. Да надо было встретиться с ними и для спасения уже арестованных товарищей. И на этот риск должен пойти я. В этом я убедил моих товарищей. Поручив другие дела Чха Гван Су, я поспешил к Ко И Хо. Что же касается Ко И Хо, то он в консервативной группе Кунминбу держался самой негативной позиции. В лагере националистов этот тип слыл «теоретиком». Я вошел в его комнату. Он совсем растерялся, просто не мог найти себе места. Он, конечно же, и не думал, что я сам приду к нему. Я прямо спросил: — Почему арестовали Чвэ Бона и других членов подготовительной комиссии? Он, прикидываясь ничего не знающим, ответил, что и они теперь ищут этих членов. Его двурушничество удвоило мое возмущение. Но я, стараясь быть сдержанным, пытался все же хоть в чем-то убедить его. — Фракция Кунминбу созвала съезд под девизом единства молодежного движения, а вы, прежде чем выслушать на съезде выступления молодежи, совсем перепуганы даже проектом резолюции и арестовали делегатов. Это, я бы сказал, крайне поспешное самоуправство. Вы говорите: «Нам не понравился документ съезда, и поэтому мы арестовали членов комиссии». Тогда скажите — какое место вас не устраивает? Да ведь это еще только проект. Если что-то не нравится, давайте внесем в него поправки. Вы организаторы съезда, так что если что-то вам не нравится, то надо собрать молодежь и посоветоваться с ней. Так оно должно быть. Если же держать под арестом ни в чем не повинных людей, то как же им тогда свободно воспринять новое идеологическое течение? Как же им быть стойкими антияпонскими борцами, будучи под арестом-то? Ко И Хо силился оправдаться и даже лгал прямо в лицо: — Я думал только так: жаль, что молодежь, видимо, чрезмерно активно действует. А об аресте я и сам понятия не имею. Я же на это говорю ему прямо: — И вы одно время в Сеуле участвовали в ученическом движении, даже хотели ехать в Советский Союз, чтобы не попасть в лапы японской полиции. Итак, вы, пожалуй, знаете, что такое коммунизм, насколько распространяется в мире это идеологическое течение. Сейчас среди тех, кто поднялся на революцию, почти нет такого, который не имел бы представления о коммунизме. И о себе так можно сказать. Что же касается меня, то я ходил в училище «Хвасоньисук», созданное участниками движения за независимость, три года провел в Гирине в домах руководителей Армии независимости. Таков я. Но я вступил не в националистическое, а в коммунистическое движение. Наша молодежь следует новому идеологическому движению. Это потому, что молодежь твердо верит: в идеале коммунизма лежит путь к ускорению возрождения Родины, путь к счастливому будущему нашей нации. И вы тоже встали на борьбу за независимость Отечества. Значит, и вы должны помочь молодым людям, этим борцам за будущее Родины и нации. А вы, вижу, арестовываете их. Скажите, это позволено? Потом я сделал акцент на том, что не следует преследовать молодежь, приверженцев нового идеологического течения, а надо, идя с нею рука об руку, развернуть совместную борьбу против японского империализма. И в самом деле, если исключить из своих рядов молодежь, стремившуюся к коммунизму, не существовала бы и сама МФЮМ. Ко И Хо, усмехаясь прямо мне в лицо, твердил свое: — Пусть Кунминбу бросит МФЮМ, но ни в коем случае не отдаст ее в руки коммунистов. Я спрашиваю, в чем причина такого решения, а он цинично изрек: «Как же нам идти с ними рука об руку?» И привел пример, что в уезде Паньши фракционеры из группы Эмэльпха, образовав так называемую «дубинную дружину» из террористов, совершили налет на националистов. И мы уже знали, что летом 1929 года в районе Саньюаньпу какие-то лица из фракционной группировки Эмэльпха, стремясь свергнуть националистов, дали полиции гоминьдановскои военщины ложную информацию о том, что-де участники движения за независимость Кореи замышляют мятеж. Эти фракционеры, с недовольством относясь и к нам, выступавшим за единый фронт с националистами, совершили хулиганские действия. Так, эта «дубинная дружина» нападала на руководящие кадры АСМ. Поэтому, остерегаясь ее хулиганства, члены АСМ в районе Люхэ действовали под защитой вооруженной группы Чвэ Чхан Гора. Я еще раз попытался убедить Ко И Хо в том, что мы, молодежь, в корне отличаемся от этих сектантов. Эти фракционеры, я говорю ему, выступают не только против националистов, но и против нас, дерутся они даже между собой, разделившись на группировки, эти подлецы грызутся все время, так что нельзя мерить нас и этих мерзавцев на общий аршин. Однако он до конца мне не открылся, не откликнулся по существу на мои искренние советы. — Если вы все-таки попытаетесь сломить дух молодежи, — строго заявил я, — то запятнаете историю своими неискупимыми преступлениями. Не знаю, сможете ли вы физически уничтожить несколько человек, но не сможете подавить идеи молодежи, которая стремится к коммунизму. Вас на это хватит, если захотите, убьете и меня. Погибнуть я уже готов. Вот так вполне серьезно сказал я ему и думал, что это в определенной мере воздействует на него. Но лидеры Кунминбу, наоборот, стремясь к более упрямому противоборству, той же ночью объявили тревогу отряду Армии независимости, дислоцированному в Ванцинмыне, и подняли шумиху, чтобы арестовать нас. Для предотвращения кровопролития я срочно направил Чха Гван Су в Саньюаньпу. Не исключено, что главари Кунминбу могут протянуть щупальца и к нашим товарищам в Люхэ. Я предложил комсомольцам и членам АСМ, приехавшим на съезд МФЮМ, той же ночью покинуть Ванцинмынь. Я сказал товарищам, что поскольку руководители группировки Кунминбу, созвав съезд МФЮМ, совершают инсинуации против прогрессивной молодежи, надо уйти со съезда и разоблачить их террористические акты путем опубликования заявления. Итак, съезд не состоялся, и я решил покинуть Ванцинмынь. Мои товарищи предложили поехать в Саньюаньпу уезда Люхэ, где работает Чвэ Чхан Гор, разработать там заявление и разослать документы по всей Маньчжурии, затем провести съезд только при нашем участии. Но ехать туда было опасно: там было сильно влияние Армии независимости. И я не решался, куда поехать: в Саньюаньпу или в Линцзе? И решил, наконец, поехать в Линцзе, а там уж определить направление дальнейших действий. В Линцзе можно сделать небольшую передышку, потом заехать в Гирин, а если и там ситуация будет неблагоприятная, направиться в Фусун и руководить там массовыми организациями до тех пор, пока не притихнет ветер террора Кунминбу. Таков был мой план. В тот день вечером я вернулся к Кан Хон Раку и сказал: — Сплю тут — меня захватят. Поеду в Линцзе. Прошу хоть немножко денег на дорогу. Выслушав меня, он вздохнул и сказал с беспокойством: — Но как тебе отсюда бежать? Ведь тебе не знакомы дороги. — Пойду большаком на 32 километра — и все. Не беспокойтесь. Я сказал ему, что в Линцзе могу пожить немножко, поскольку там есть член организации, который учился в Вэньгуанской средней школе. Кан Хон Рак и его супруга, видимо, успокоились и завернули мне в платок пищу на дорогу и несколько кусков тянучки. А тот член организации, который учился в Вэньгуанской средней школе, — это Син Ен Гын, директор Ханхынской школы в Линцзе. В Линцзе пришел я на следующий день к полудню. Ученицы старшего класса школы искренне позаботились обо мне. Ан Син Ен, невеста Син Ен Гына, действовавшая в Цзяндуне как член АСМ, а потом приехавшая в Ханхынскую школу, со своими подругами накрыли мне обильный стол, где лежали густой кисель из маша и рэнкук (холодный бульон — ред.). Обед был так вкусен, что и теперь я о нем не могу забыть. После обеда я, очень усталый, узнал многое о школе. И тут меня склонило ко сну. Конечно, пройдя 32 километра за ночь, устал я смертельно. Син Ен Гын боялся, как бы не разбудил меня школьный звонок. Он без звонка пригласил учеников в класс, заманивая их рукою. И сами уроки вел тихо. В Линцзе я услышал, что люди из Кунминбу, в конце концов, расправились с арестованными членами подготовительной комиссии съезда. В ущелье Хуаймаодигоу в Ванцинмыне были убиты шестеро таких перспективных молодых людей в возрасте 21—22 лет: Чвэ Бон, Ли Тхэ Хи, Чи Ун Сан, Ли Мон Рер, Ли Гван Сон и Чо Хи Ен. Шестеро юношей, в том числе Чвэ Бон, в последние минуты своей жизни кричали: «Мы стали на позиции трудящихся масс, давно мы были готовы пожертвовать собой. Но очень жаль, что погибаем от рук ваших вот так!» Они гневно осудили деяния Кунминбу, пели песни «Гимн революции», скандировали: «Да здравствует победа революции!» После этого террористы Кунминбу даже пытались захватить и уничтожить всех членов семей убитой шестерки. А Ко И Хо жестоко убил О Син Э за то, что она сообщила мне о предстоящих убийственных заговорах. В Линцзе мы с кровью и слезами написали заявление, осуждающее и разоблачающее перед лицом всего мира преступные акты руководства Кунминбу. Напечатали это на гектографе и опубликовали в Саньюаньпу, где действовал Чвэ Чхан Гор. Документы эти были разосланы в революционные организации всех районов, чтобы там провели митинги с осуждением террористов. В своем заявлении мы гневно осудили деяния убийц, написав, что так называемая администрация Кунминбу убила передовых молодых борцов за то, что они были коммунистической молодежью. В нем говорилось: Кунминбу — это торгашеское сборище, кучка контрреволюционеров, это место для убийственных заговоров, это сборище предателей, ничем не отличающихся от приспешников Чан Кайши, убивающих рабочих и крестьян Китая. После опубликования заявления между коммунистами нового поколения и представителями фракции Кунминбу состоялась лобовая конфронтация. Террористы из Кунминбу без всякого основания карали молодежь, имеющую связь с нами, когда она попадала в их руки. Да, от их рук погибло действительно много славных людей. Это насаждало в наших сердцах жгучую ненависть к фракции Кунминбу. После события в Ванцинмыне я не мог ночами сомкнуть глаз от сильных душевных потрясений. Осенило же меня встать на путь революции, чтобы вернуть потерянную Родину, а вот понес такие потери по вине людей одной и той же, твоей же нации. Как это больно, обидно и возмутительно! С первых же дней после создания ССИ мы постоянно искали пути совместной борьбы с националистами. Когда нам было понятно, что истоком идей Ан Чхан Хо было реформаторство, мы критиковали способ его мышления и вместе с тем, когда его арестовали враги, без малейшего колебания развернули борьбу за его освобождение из тюрьмы. Когда собрание по объединению трех фракций затягивалось из-за грызни за власть, мы дали сигнал националистам, используя силу художественного произведения, в котором мы отразили свое искреннее желание добиться сплочения патриотических сил. А когда было достигнуто слияние организаций движения за независимость в группировку Кунминбу, мы приветствовали этот новый сдвиг и радовались ему. Однако лидеры Кунминбу повернулись спиной к нашим искренним усилиям и ответили на них зверскими убийствами. В то время в Линцзе я вновь продумал и по-новому осмыслил слова старика Чха Чхолли, который сказал: «Пусть корейцев соберется хотя бы трое, но им нужно сплачиваться друг с другом в схватках с японцами». Среди участников движения за независимость многие кричали о сплоченности. Народные массы пожелали, чтобы все патриоты, независимо от различия в политических тезисах, принадлежности к организациям и вероисповеданиях, шли рука об руку и объединяли силы в сопротивлении японскому империализму. Однако террористы из Кунминбу безжалостно попирали ожидания масс. И сейчас при воспоминании о трагическом событии в Ванцинмыне я чувствую в себе такой же гнев, какой меня охватывал в то время. Каждый раз, когда окидываю своим мысленным взором те трагические события, я думаю, что внутри нашей нации не должны больше повторяться столь жестокие и бессмысленные убийства. Если Ко И Хо и Хен Мук Гван были бы живы, то и они, я в этом уверен, так думали бы. Хен Мук Гван был столь близким мне в человеческом отношении, но не смог идти со мной одной и той же дорогой из-за различия в идеалах. Впоследствии он был убит в Чанше, погиб тоже от рук террористов. И он сам вот так, в конце концов, стал жертвой террора. После освобождения страны его дочь Хен Сук Чжа вернулась на Родину вместе с лицами Шанхайского временного правительства. Она в Сеуле, в отеле «Пандо», написала своей матери письмо, которое, думается, сейчас хранится в Институте истории партии. Ее дети счастливо живут на Севере расчлененной Родины. История национально-освободительной борьбы в Корее свидетельствует, что путь коммунистов есть путь патриотизма и что именно коммунисты есть настоящие, стойкие патриоты, которые наиболее горячо любят свою Родину и свой народ. В нынешних условиях расчленения государственной территории и усиливающихся вмешательств со стороны внешних сил сплоченность нации является первейшим фактором существования нации. Каждый раз, когда снова и снова осмысливаю эту истину, я, как правило, размышляю о трагедии в Ванцинмыне.
|