6. Публичная лекция Ан Чхан Хо о современном положении

В феврале 1927 года круги соотечественников Гирина были охвачены невиданным оживлением, встретив высокого гостя. Прибыл в Гирин через Пекин ветеран движения за независимость Ан Чхан Хо, занимавший тогда важный пост в Шанхайском временном правительстве.

Соотечественники в Гирине встретили его так торжественно, будто он — глава государства. Мы тоже искренне приветствовали его с задушевной песней «Ухожу я из Родины». Эту песню сочинил он, расставаясь с Отечеством, когда эмигрировал за границу. Она начинается словами «Ухожу, ухожу я, ухожу, оставив тебя» и кончается строкой «Ухожу я, но ты не горюй, Корея, моя любовь». После «аннексии Кореи Японией» учащаяся молодежь пела эту песню с особенной любовью. Больше всех пели эту песню эмигранты, и называли ее «Песнею эмигранта».

Корейцы всем сердцем любили песню «Ухожу я из Родины» и так же горячо и глубоко любили и уважали ее автора Ан Чхан Хо. Многие ценили личные качества и способности этого человека, говоря о нем четко и кратко: «Он кандидат в президенты». И это было не очень преувеличенное выражение. Даже руководители организаций Армии независимости, не считавшиеся с временным правительством, почитали самого Ан Чхан Хо весьма высоко, называя его «пионером движения за независимость».

Миру широко известно, что Ито Хиробуми, хорошо знавший цену Ан Чхан Хо, одно время даже предлагал ему сформировать кабинет Тосана (псевдоним Ан Чхан Хо) при условии поддержки политики Японии, пытаясь взять его в свои руки.

Сейчас земля Кансо провинции Южный Пхеньан известна как колыбель Чхоллима (легендарный крылатый конь, пробегающий в день тысячу ли, — ред.), родина Тэанской системы работы, метода и духа Чхонсанри. Но в период японского господства она была известна как край, родивший таких деятелей движения за независимость, как Ан Чхан Хо. Поскольку он был уроженцем Кансо, то люди западных районов Кореи обычно гордились тем, что он — их земляк.

Ан Чхан Хо утверждал, что наша страна поглощена японскими империалистами, потому что низки, недоразвиты национальные достоинства, качества нашего народа. И он организовал такие ячейки движения за независимость, как Общественная федерация, общество Синминхвэ, Товарищество молодых учащихся, Национальная ассоциация корейцев, группа Хынсадан, основал ряд учебных заведений и других учреждений культуры, в том числе Чомчжинскую и Тэсонскую школы, Тхэгыкскую библиотеку, а также издавал газету «Тоннип синмун» («Независимость» — ред.), внеся большой вклад в просвещение нации.

Среди ветеранов движения за независимость был и известный педагог по имени Ли Сын Хун (псевдоним — Намган). Когда Речь идет о Ли Сын Хуне, люди думают прежде всего об Осанской школе, самом знаменитом его детище. Это была известная частная школа, основанная Ли Сын Хуном, и содержалась она за счет его личных средств. Он был даже принят императором Рюнхи20 за заслуги в деле воспитания подрастающего поколения. В течение четырех столетий ни один из простолюдинов западных районов Кореи не был принят императором, а вот Ли Сын Хун первый из них встретился с королем наперекор прецеденту. Одного этого факта достаточно, чтобы представить себе, какой популярностью пользовался он тогда.

А ведь ставший столь знаменитым и авторитетным Ли Сын Хун раньше одно время торговал вразнос латунной посудой с целью нажить деньжонок, и позже стал богачом, имевшим недвижимое имущество в 500 с лишним тысяч вон. И вот этот человек приехал в Пхеньян, послушал речь Ан Чхан Хо, который разъяснял, что основой спасения и независимости страны является выращивание «реальных сил» путем развития просвещения. Восхищенный этой речью, он отрезал пучок волос на своей голове и, вернувшись в родной край, начал свою педагогическую деятельность. Пламенная речь Ана, преисполненная чувства любви к своей Родине и нации, вызвала переворот во взглядах на жизнь этого крупного торговца.

Это один из эпизодов, свидетельствующих о влиятельной и притягательной силе Ана как пионера национального движения. Итак, «Тоньа ильбо», «Чосон ильбо» и другие газеты Кореи сообщили крупными шрифтами весть о прибытии Ан Чхан Хо в Гирин.

Учащаяся молодежь посещала гостиницу «Саньфон», где он остановился, и упрашивала его прочесть публичную лекцию перед корейскими учащимися Гирина. И деятели движения за независимость тоже обивали пороги у него, упрашивая его выступить с публичной лекцией.

И Ан Чхан Хо охотно принял их предложение.

Деятели движения за независимость по разным каналам сообщили, когда и где АН Чхан Хо будет читать публичную лекцию о современном положении, вдобавок к этому вывесили большие объявления по улицам Шанбуцзе, Чалуцзе, Тунтяньцзе, Хэнаньцзе, Бэйдацзе, Нюмасянцзе и по другим улицам.

Соотечественники Гирина, читавшие эти объявления, оживились и взволновались этим важным известием и даже при встрече здоровались друг с другом, непременно повторяя: «Знаете ли вы, что приехал господин Тосан?»

Накануне, перед публичной лекцией, вечером я долго разговаривал с О Дон Чжином об Ан Чхан Хо.

О Дон Чжин (псевдоним — Соньам) с глубоким волнением и благодарностью вспоминал своего бывшего учителя, который обучал его в Тэсонской школе и с которым он встретился на чужбине через целые 17 лет. Он рассказывал, какие вопросы Ан Чхан Хо задал ему, когда он поступил в педагогическое отделение Тэсонской школы, и как этот учитель любил его в годы его ученичества. Он даже спел «Песню об учащейся молодежи», сочиненную Аном, вспоминая с глубоким уважением о том, какие титанические усилия тот прилагал, чтобы привить подрастающему поколению дух независимости. В частности, он говорил о жизни тех незабываемых дней, вспоминал много эпизодов, свидетельствующих о красноречии Ана.

При своей жизни и мой отец тоже не раз говорил об ораторском искусстве Ан Чхан Хо. Еще в годы жизни в Мангендэ я со слов отца узнал, что Ан Чхан Хо начал движение за независимость с пламенной речи и что слава его никак немыслима в отрыве от его красноречия.

Когда Ан Чхан Хо произносил свою речь, говорили, даже хозяйки простых домов, восхищенные его необыкновенным красноречием и глубиной теории об «идеальной деревне», жертвовали свои кольца и головные шпильки на осуществление этой его идеи. Правда ли это или нет? Если правда, то в чем секрет того, что его речь так трогала сердечные струны людей? Как хорошо было бы, если бы такая крупная личность постоянно находилась не в Америке или в Шанхае, а здесь, в Гирине...

— Если мне будет предоставлено право выбирать президента после достижения независимости страны, я буду выдвигать на этот пост в первую очередь кандидатуру господина Ан Чхан Хо, — сказал мне О Дон Чжин в тот вечер.

Эти слова удесятерили мои ожидания и любопытство к публичной лекции этого выдающегося человека.

Вначале Ан Чхан Хо провел церемонию, посвященную памяти погибшего патриота Ра Сок Чжу, на Дадунском заводе, расположенном за воротами Чаоянмынь, а потом приступил к лекции.

Представители трех группировок, деятели движения за независимость, действовавшие в этом городе, знатные люди, учащаяся молодежь, пришедшие на церемонию, почти все собрались в зале, где должна пройти публичная лекция. Все места были заняты полностью, и многим пришлось слушать лекцию, стоя у стен.

В тот день Ан Чхан Хо читал лекцию на тему «Будущее национального движения в Корее». Прочел он ее, как и предполагалось, прекрасно. Публика с самого начала была захвачена его красноречием, и было чем восхищаться. Он пылко говорил о дальнейшем пути корейской нации, продемонстрировав свою большую эрудицию в познании истории Востока и Запада, их прошлого и настоящего. В зале то и дело раздавались всплески аплодисментов, горячих и бурных. Конечно, главное было в содержании его лекции, в его позиции.

В своей лекции он горячо и глубоко, увлеченно растолковывал «теорию совершенствования национальных достоинств» и теорию об «идеальной деревне». Первая состояла из двух компонентов: «трактовки обновления собственных достоинств» и «концепции движения за укрепление национальной экономики».

В чем суть его «трактовки обновления собственных достоинств»? Она состоит в том, что наша страна, слаборазвитая по нынешним понятиям, стала японской колонией потому, что у нашей нации низок уровень собственного достоинства и самовоспитания, и поэтому каждый должен повысить свое достоинство с тем, чтобы жить честно, работать добросовестно и жить дружно. В его утверждениях было что-то вроде толстовщины, выраженной в «теории самосовершенствования», и взгляда Ганди, считавшего, что человек не может овладеть свободой до тех пор, пока он не преобразует и не закалит самого себя.

То было время, когда симптомы серьезного мирового экономического кризиса проявились в разных сферах жизни и заставили людей дрожать от тревоги и страха за свою судьбу. Поднял голову империализм, носивший крайний фашистский характер и жестоко душивший самостоятельность человека штыком и петлей.

Мелкобуржуазная интеллигенция трепетала перед лицом могучей силы вооруженного пушками и броней империализма. В обстановке такого времени она нашла духовное убежище в непротивлении. Непротивленчество было последним приютом, который ищут люди, слабые революционным духом или вовсе его не имеющие и устрашившиеся угрозы нападения империалистов. Не имея силы воли к противоборству с контрреволюцией, эта интеллигенция в конце концов стала кричать о непротивлении.

У нас в стране непротивленчество нашло свое выражение в реформизме. После Первомартовского народного восстания некоторые руководители национального движения, отказавшись от  революционной   позиции  —  ликвидации  колониального господства японского империализма методом активного сопротивления, широко развернули движение за выращивание «реальных сил» нации, нацеленное на повышение моральных качеств и уровня экономической жизни нашего народа. Они считали высшим знаменем национального движения развитие просвещения и национальной промышленности. Современная интеллигенция, составлявшая главную силу руководства национального движения,  пыталась спасти нацию от экономической катастрофы посредством постоянного пользования отечественными товарами и развития национального предпринимательства. Она выбросила лозунг «Свое хозяйство — за счет своих собственных сил!» и вела общенациональное движение за поощрение материального производства, направленное на прокладывание пути к экономическому самообеспечению.

Руководитель этого движения Чо Ман Сик проходил всю свою жизнь в корейских брюках, блузе и турумаги ( халат — ред.) из хлопчатобумажной ткани, что символизировало его привязанность к постоянному пользованию товарами отечественного производства. Даже визитная карточка у него была из ханчжи ( бумага старого корейского производства — ред.). И обувь он носил не иностранную, а только корейскую.

Насаждению национал-реформизма во многом способствовала статья Ли Гван Су «Теория преобразования нации». Читая ее, легко понимаешь сущность реформизма и его опасность.

Когда я читал эту статью, мне претило больше всего то, что Ли Гван Су считал корейскую нацию «низшей». Я думал, что Корея — страна слаборазвитая, но никогда не считал, что корейская нация — «низшая».

Нет, наша корейская нация есть нация цивилизованная и мудрая, создавшая первые в мире бронированный корабль и металлический шрифт, славная нация, внесшая огромный вклад в развитие культуры Востока. Наши предки сделали немалый вклад и в развитие японской культуры. Обладая стойким духом самозащиты, наша нация никогда не мирилась с агрессией иноземных врагов и издревле демонстрировала свою мощь на всю Азию. Мораль нашего народа, чистая, как хрусталь, вызвала восхищение во всем мире.

Разумеется, обычаи и привычки нашего народа не свободны от недостатков. Но эти недостатки не решающие, не составляющие главное качество нации, они частные и второстепенные. И нельзя же второстепенное выдавать за главное в национальном характере.

Пропагандируя свою «Теорию преобразования нации», Ли Гван Су говорил, будто корейцы порабощены по причине своей «низшей национальности». Но нет, Корея порабощена не из-за «низшего качества» самой нации, а из-за коррупции и бездарности правителей. Тон утверждения Ли Гван Су, так сетовавшего на «низость» корейской нации, смахивал на тон японских империалистов. Им стоило только открыть рот, как из него лилась несусветная клевета на нас как на «низшую нацию». Они разглагольствовали, что Япония, мол, должна «охранять», «руководить» и «контролировать» эту «низшую» нацию.

«Теория преобразования нации» — это открытый ренегатский акт Ли Гван Су, составленный в угоду оккупантам — японским империалистам. В вознаграждение за этот ренегатский акт он, бывший участник движения за независимость, получил возможность избежать кары и писать свои повести о любви, спокойно сидя под самым носом генерал-губернаторства.

Вначале он как романист пользовался большой любовью читателей. Массы любили его за произведения передового содержания, отвечавшие вкусу читателей. Он писал много романов в новом стиле, и его называли чуть ли не основоположником современной прозы Кореи. Однако его «Теория преобразования нации» охладила любовь читателей к нему. Элементы реформизма, промелькнувшие в его романах, в этой его статье проявились во всей своей наготе.

Современная интеллигенция, ведшая национальное движение по руслу реформизма, намеревалась даже создать частным образом корейский вуз за счет средств, собранных через движение за возмещение государственных займов. Но генерал-губернаторство не разрешило основывать такой вуз, который мог бы стать кузницей кадров для движения за независимость страны.

Ненасильственное движение за поощрение развития материального производства тоже натолкнулось на сопротивление японских империалистов. Генерал-губернаторство не могло закрыть глаза на то, что корейцы пользуются только корейскими товарами, не употребляя навязываемые им Японией предметы потребления. Они с самого начала считали эту кампанию за антияпонское движение, имевшее целью бойкот японских товаров, и яростно препятствовали ей.

Реформистское движение, проводившееся под вывеской выращивания «реальных сил», явилось консервативным и пассивным движением сопротивления, которое проповедовало любовь к стране и нации как идеал, но как метод предполагало лишь ненасильственное выступление. На самом деле это была бредовая мечта — стремление ковать экономическую силу нации в пределах, допускаемых генерал-губернаторством, и лишь так противостоять экономической экспансии японского империализма. Ведь это азбучная истина — Япония не допустит свободного развития национальной промышленности Кореи, которая похоронит и саму Японию. Но эти идеалисты полагали, что путь к существованию нации будет открыт, если создать предприятия и широко пользоваться товарами отечественного производства. Чем объяснить такое?

Деятели национального движения, которые разложились и скатились в болото реформизма, не видели и не хотели видеть саму природу империализма. Они перешли от вооруженного сопротивления к мирному культурному движению, что означало отступление в методах борьбы. А это и было движение, исповедующее мирное сосуществование или примиренчество с колонизаторами. В обстановке мирного сосуществования или примиренчества неизбежно происходит перерождение. И в самом деле немало реформистов позже выбыли из рядов национального движения или превратились в ренегатов — лакеев японских империалистов.

Теория выращивания «реальных сил» Ан Чхан Хо (ее называли также теорией подготовки) как разновидность концепции самоподготовки была теоретической опорой национал-реформистов. Он называл корейскую нацию самой низшей в мире по духовному воспитанию и даже утверждал, что наша нация сможет построить суверенное независимое государство только тогда, когда она цивилизуется по крайней мере до уровня американцев и англичан.

Вместе с тем атмосфера в зале показала, что, видимо, большинство публики сочувствует утверждениям оратора. Были и такие, что даже и слезу пустили, восхищенные его речью. Конечно, нельзя было отрицать того, что через эту публичную лекцию красной нитью проходил и дух патриотизма.

Что же касается меня, то я разочаровался, обнаружив в его речи опасные элементы, которые могут выхолащивать стремление народных масс к активной борьбе. Словом, в его утверждениях были сомнительные моменты.

Конечно, и я сочувствовал утверждениям оратора о том, что каждый должен работать над собой, повышать свои личные качества и на этой основе выращивать реальные силы нации. Но никак не мог я одобрять его мнение, что наша нация является нацией самых низких духовных качеств в мире, и его реформистскую методику выращивания «реальных сил». Во всяком случае подготовка реальных сил должна быть процессом, способствующим борьбе за независимость, но сама она не может заменить собою революцию в целом.

Однако Ан Чхан Хо пытался заменить борьбу за независимость выращиванием «реальных сил». Борьба за независимость не развивается сама собой в результате выращивания этих сил, а он ни слова не сказал о том, как организовать силы нации, как мобилизовать их на достижение окончательной победы. В частности, ни слова не было сказано о насильственной борьбе, которая должна быть основной формой национально-освободительной борьбы.

Было сомнительной проблемой и утверждение, что в Маньчжурии необходимо развивать промышленность, которая, мол, могла бы стать основой независимости. А кто же предоставит кредиты на строительство, например, электростанции той нации, которая лишена государственной власти? Пусть какие-то державы дадут кредиты, но разве можно строить электростанцию и наладить рисоводство на чужбине, когда вся территория родной страны оккупирована японскими империалистами? А оставят ли японские самураи в покое корейцев, чтобы они занимались такими делами?..

Я не мог дальше слушать такую лекцию спокойно и задал оратору вопросы, правда, письменные, следующего содержания:

«Вы говорили о необходимости выращивать «реальные силы» корейской нации путем развития промышленности и просвещения. А возможно ли это в условиях, когда страна целиком оккупирована японскими империалистами?

Вы говорили, что наша нация является низкой по уровню духовного воспитания. Что вы имеете в виду конкретно?

Вы говорите о таких державах, как США и Англия. Неужели нам нужно следовать их примеру? Можем ли мы добиться независимости при их «помощи»?»

Эта записка была передана ему через учащихся, сидевших в первых рядах, и председательствующего. Я, охваченный духом противоречия, посмел задать такие вопросы в письменном виде, но на душе у меня не было спокойно, когда увидел, как председательствующий с тревожным выражением на лице устремлял взгляд в сторону, где сидели учащиеся.

Я беспокоился, как бы не слишком сильно разочаровались почитающие Ан Чхан Хо деятели движения за независимость и сотни слушателей, если у оратора испортится настроение от этих вопросов. Если не будет успеха от публичной лекции Ан Чхан Хо, то и О Дон Чжин, прилагавший особые усилия для организации лекции, мог бы обидеться на меня, задавшего такие письменные вопросы.

Разумеется, я не ожидал и не желал подобного результата. Я задал оратору эти вопросы с надеждой, чтобы он, получив их, хоть на минутку бы пересмотрел свои утверждения и не продолжал распространяться о вредных идеях, противоречащих национальному достоинству и духу самостоятельности. В то же время меня подмывало услышать от него самого, которого уважают как ветерана движения за независимость, новый курс или стратегию движения за независимость, которые он еще не высказал публике.

Однако дело обернулось совершенно иначе, чем я предполагал. Он некоторое время молча разглядывал мою записку, а потом спросил председательствующего о чем-то. Позже Сон Чжон До сказал мне, что Ан Чхан Хо спросил председательствующего, знает ли он Ким Сон Чжу, чье имя проставлено под запиской. И вдруг речь Ан Чхан Хо охладела — та речь, которая брала в оборот аудиторию таким пылким тоном. Оратор поспешно кончил лекцию, которую до этого читал так уверенно и гладко, и торопливо покинул кафедру. Видимо, он принял мои вопросы очень серьезно. Они были заданы мною ему совсем не для такого воздействия, они были скорее лишь намеком на что-то, а не ударом, на который надо вот так отвечать, а оратор даже без единой реплики сам прекратил лекцию на полдороге.

Разочарованные его поступком слушатели хлынули к выходу, а некоторые и вслух высказали свое недоумение, почему он стал вдруг таким тщедушным.

А в этот момент и произошло такое неожиданное событие. Гиринская военная комендатура подняла на ноги несколько сот жандармов и полицейских, которые внезапно влетели в зал, где шла всего лишь мирная публичная лекция, и арестовали более 300 человек. Мигом оказались в камере полицейского управления Хен Мук Гван, Ким Ри Дэ, Ли Гван Рин и многие другие деятели движения за независимость, не говоря уж о самом ораторе Ан Чхан Хо.

Этим повальным арестом дирижировал за кулисами Кунитомо из полицейского департамента генерал-губернаторства в Корее. Появившийся в Мукдене одновременно с приездом Ан Чхан Хо в Гирин, Кунитомо сообщил Ян Юйтину, командующему китайской жандармерией, что в Гирине собралось несколько сот корейских коммунистов, и предложил ему арестовать их.

По приказу Яна полицейские и жандармы Гиринской военной комендатуры под закулисным дирижированием Кунитомо вели обыск жилых домов корейцев и развернули невиданную операцию по повальному аресту, налетев на Дадунский завод.

Хотя Ан Чхан Хо читал публичную лекцию неудовлетворительно, но мы не могли сдержать своего пламенного гнева от того, что враги забрали его и несколько сот корейцев, ни в чем не повинных. Тем более еще и потому, что Ан Чхан Хо был арестован в момент, когда он уже прекратил свою лекцию, получив вот эти письменные вопросы. Мне даже подумалось, будто эта цепная реакция была вызвана моими письменными вопросами. Очень мучила меня эта мысль.

Военщина Чжан Цзолина, господствовавшая на Северо-Востоке Китая, вступила в сговор с Японией через «соглашение Мицуи» и подвергала жестоким репрессиям корейских коммунистов и деятелей антияпонского движения за независимость. Это соглашение было пресловутым договором, имевшим своей целью искоренить очаги национально-освободительной борьбы корейцев в Маньчжурии. По этому соглашению выдавали даже премии приспешникам, схватившим корейских патриотов. Нашлись даже реакционные китайские чиновники, которые занимались лживыми доносами, чтобы заполучить эти премии.

Кампания группового ареста, проведенная на Дадунском заводе, тоже явилась жестокой репрессией, совершенной реакционной военщиной Чжан Цзолина при подстрекательстве японских империалистов.

Мы немедленно созвали собрание членов Союза свержения империализма и серьезно обсуждали меры по освобождению арестованных. Потом встретились с деятелями движения за независимость и обсудили с ними, каким методом освободить заключенных. Они же, перепуганные насмерть, оказались тут совершенно беспомощными.

Мы утверждали, что Ан Чхан Хо и всех других арестованных можно освободить, если оказать давление на Гиринскую военную комендатуру сплоченными силами. Подчеркивали при этом, что самой действенной мерой является мобилизация сил масс. А эти деятели отвечали нам: «Вряд ли вы с пустыми руками сможете заставить сдаться эту жестокую комендатуру. Может быть, надежнее будет дать им деньги и взятки, нежели шуметь, подняв массы». Они опять проявили свою привычку не доверять силам масс.

Я настойчиво уговаривал их, что сплоченными силами масс вполне можно решить вопрос, который не решишь и деньгами. Затем мы провели в Гиринской церкви, которую содержал Сон Чжон До, массовый митинг с участием деятелей движения за независимость, корейских знатных людей, учащейся молодежи и детей города. Мы объясняли участникам митинга, что комендатура в сговоре с японскими самураями схватила многих корейских патриотов и ни в чем не повинных соотечественников, и предупреждали, что она может отдать японской полиции всех арестованных, получив за это даже и небольшую сумму денег. Мы обратились к ним с призывом: «Ясно, что корейские патриоты будут подвергнуты жестоким наказаниям, если они будут отданы в руки японцев. Поэтому корейцы, любящие соотечественников и Родину, должны сплотиться единой волей и встать на массовое движение за освобождение патриотов».

Когда мы развернули движение за освобождение Ан Чхан Хо, немало людей недоумевающе качали головами. Не говоря уже о националистах, нашлись такие и среди тех, кто участвовал в коммунистическом движении, даже среди учащейся молодежи, находившейся под нашим влиянием. Они говорили: зачем, мол, так стараются спасти Ан Чхан Хо люди, которые задали даже письменные вопросы против его теории.

Я ответил им:

— Мы ставим под вопрос идеологию Ан Чхан Хо, но не выступаем против него самого как человека. Он тоже кореец и патриот, борющийся за независимость Кореи. Как же нам не спасти его?

Тогда я выдвинул на первый план великий принцип — многострадальные корейские соотечественники должны объединить свои силы в такой трудный момент.

Я отвергал публичную лекцию Ан Чхан Хо с тем, чтобы он более активно включился в священную борьбу за возрождение Родины, отказавшись от низкопоклоннической, реформистской позиции и нигилистического подхода к своей нации. Цель нашей идеологической борьбы с националистами заключалась не в том, чтобы свергнуть их, а в том, чтобы пробудить их и сплотить как можно больше людей под знаменем антияпонской борьбы.

После массового митинга, проведенного под знаком освобождения Ан Чхан Хо, на стенах зданий и на телеграфных столбах города Гирина появились листовки и воззвания с надписью: «Китайская полиция без всяких оснований заключает в тюрьму и истязает корейских соотечественников», «Китайские власти не должны попасться на удочку японских империалистов!», «Немедленно освободить брошенных в тюрьму корейских соотечественников!»

Мы также послали статьи в редакции китайских газет и возбудили общественное мнение. Молодежь, дети, жители Гирина каждый день шли массами в комендатуру и кричали, требуя освобождения заключенных. Иногда даже устраивали демонстрацию перед комендатурой. Мы прилагали все усилия к тому, чтобы реакционная китайская военщина не могла отдать в руки японских империалистов арестованных корейских деятелей движения за независимость.

Под таким давлением масс комендатура выпустила на волю Ан Чхан Хо и всех других заключенных, продержав их в заключении более 20 дней. Очень обрадовало меня освобождение Ан Чхан Хо, достигнутое нами в напряженной борьбе. Мы посетили деятелей движения за независимость, чтобы встретиться с Ан Чхан Хо, который был выпущен на волю и вернулся к своим коллегам. Я втайне надеялся, что он хоть немного поймет наше чувство, выраженное в заданных ему вопросах.

Однако он весьма поспешно покинул Гирин сразу же после выхода из тюрьмы. Не знаю точно, с какими чувствами вернулся он в Шанхай, но глубоко уверен, что он покинул Гирин, воспрянув духом, с новым боевым настроением. Об этом свидетельствовала и его дальнейшая жизнь. Он, не запятнав имени патриота, до последней минуты своей жизни стойко вынес все выпавшие ему на долю испытания.

Мы с ним ни разу больше не встретились. Спустя 10 с лишним лет, когда мы вели вооруженную борьбу в горах Пэкту, он был арестован японцами и умер от болезни, нажитой им за решеткой.

Тогда я, узнав об этом, очень горевал, что он, посвятивший всю свою жизнь делу просвещения и сплочения нации, умер так рано и не увидел дня независимости своей Родины. Однако на этом не прервалась навсегда моя связь с ним, установленная необычным случаем. Он ушел, но после освобождения страны его младшая сестра Ан Син Хо работала вместе с нами, став заместителем председателя Центрального Комитета Союза демократических женщин Кореи.

Вернувшись с триумфом на Родину после освобождения страны, я узнал через действовавших внутри страны патриотов, что она живет в районе Нампхо. В то время там работал товарищ Ким Ген Сок посланцем. Я дал ему задание найти Ан Син Хо. Спустя несколько дней поступило донесение, что она найдена. Я спросил его по телефону, каков у нее идейный настрой. Он ответил, что она ходит всегда с библией под мышкой и, видимо, является завзятой верующей. Я сказал ему, что она — младшая сестра известного павшего патриота и потому, наверно, хранит чувство патриотизма, хотя она верит в бога. Посоветовал ему помогать ей как следует, не упуская ее из-под своего партийного влияния. Он не очень охотно ответил, что это будет сделано.

То было время, когда на верующих у нас смотрели сквозь призму предрассудков. И не сразу это отрицательное явление исчезло, несмотря на наше неоднократное предупреждение.

Через несколько месяцев он сообщил мне радостное известие — Ан Син Хо вступила в партию и отдает всю себя построению новой Кореи, а партийный билет носит при себе, вложив его в страницы библии. Мне дорого было знать, что патриотический дух Ан Чхан Хо покоится не только в земле.

Глядя на Ан Син Хо, честно работающую на благо Родины народа, мы вспоминали о полном перипетий жизненном пути ее брата — борца за независимость и с глубоким волнением вспоминали его заслуги перед нацией.

Во время Совместного совещания представителей Севера и Юга Ким Гу, враждовавший всю свою жизнь с коммунизмом, удивился, встретившись в Северной Корее с Ан Син Хо. Он, наверно, не мог даже и представить себе, чтобы коммунисты выдвинули младшую сестру одного из лидеров Шанхайского временного правительства на пост заместителя председателя ЦК Союза демократических женщин Кореи. Она была его любимой и невестою в молодости.

Наше доверие к ней было именно доверием к самому Ан Чхан Хо. В то же время это было и наше почтение и поклон перед всеми предшественниками движения за независимость, которые связаны с нами кровными узами патриотизма в рамках единой нации, независимо от идеалов и вероисповедания.

НАЗАД                          СОДЕРЖАЖНИЕ                                ВПЕРЕД