Мой отец не раз говорил, что население Цзяньдао отличает­ся высоким боевым духом. Через восстания 30 мая и 1 августа и мне довелось твердо убедиться в необыкновенной революцион­ности корейцев, проживавших в Цзяньдао.

Цзяньдао и северные районы Кореи давно служили ареной деятельности Армии справедливости и Армии независимости. Под влиянием Октябрьской социалистической революции в России распространялось идейное течение марксизма-ленини­зма в первую очередь в этих районах. Коммунистическое движение в районе Цзяньдао переживало серьезные перипетии и зигзаги вследствие мелкобуржуазной поспешности, обнаружи­вавшейся среди руководителей, но не прекращались револю­ционные выступления народных масс.

Вот почему еще в тюрьме я задумал использовать север­ный пограничный район Кореи вокруг горы Пэкту и Цзяньдао в качестве важнейшего стратегического опорного пункта, если начнется вооруженная борьба.

На эти районы давно зарились и японские империалисты. Если мы задумали использовать северный пограничный район Кореи вокруг горы Пэкту и вместе с тем Цзяньдао в качест­ве важнейшего опорного пункта для антияпонской вооружен­ной борьбы, то они замышляли использовать эти районы в ка­честве важного стратегического пункта для захвата Маньчжурии и Монголии. Начиная с начала XX века, японские империа­листы совершали провокации в Восточной Маньчжурии с це­лью проложить мост для осуществления именно таких своих вожделений.

В августе 1907 года японские империалисты, послав под вывеской «охраны корейцев» свои войска в Лунцзин в уезде Яньцзи, учредили там «Полицейский пункт генерального резидентства Кореи», а в 1909 году, обманув китайское реакцион­ное правительство, заключили с ним Конвенцию о Цзяньдао, а впоследствии захватили право на строительство железной доро­ги Гирин — Хвэрен. Позже они возвели «Полицейский пункт генерального резидентства Кореи» в Лунцзине до уровня генерального консульства Японии. Учреждение японскими империалистами как генерального консульства в Лунцзине, так и подведомственных ему пяти филиалов было направлено не на роскошество для корейцев в Цзяньдао. Кроме такого консульского аппарата, они создали в различных районах полицейские участки, состряпали многочисленные прислужнические орга­низации, как Общество корейских резидентов,  чтобы бдите­льно следить за каждым движением корейцев, проживавших в Цзяньдао. К этому району протянули свои щупальца и агентст­во Восточно-колонизационного общества и финансовые круги. Восточная Маньчжурия полностью находилась в руках японских империалистов как в политическом, так и в экономическом отношениях.

Таким образом, район Восточной Маньчжурии превра­щался в арену острого противоборства между революцией и контрреволюцией.

Тем более, ни на минуту не покидала меня мысль превратить Восточную Маньчжурию вместе с обширными лесными массивами горы Пэкту в опорный пункт для вооруженной борьбы. После восстания 1 августа, чувствуя и там и тут признаки надвигавшейся агрессии японских империалистов в Маньчжу­рии, я твердо решил сплотить население Восточной Маньчжу­рии, отличавшееся высокой революционностью, и как можно скорее начать вооруженную борьбу. С этой целью я отправился в Восточную Маньчжурию.

Когда я принял решение отправиться туда, мои товарищи уговаривали меня не ехать. По их словам, идти туда, в район, опутанный, как паутиной, сетью японского аппарата насилия и разведки, — это такой риск, как лезть в огонь с сухим хворостом. Но я смело отправился в Восточную Маньчжурию, твердо решившись идти в гущу рабочих и крестьян, чтобы поднять их на революцию.

До того времени моя деятельность, можно сказать, развер­тывалась, главным образом, среди городской молодежи и уча­щихся. Для того чтобы поднять борьбу на новую, более высокую стадию развития в соответствии с требованием революционной линии, принятой на Калуньском совещании, нам самим необхо­димо было еще глубже идти в гущу рабочих, крестьян и других различных слоев масс, чтобы как можно скорее подготовить их к борьбе сопротивления против японских империалистов.

Мою поездку в  Восточную Маньчжурию  поддержал и Коминтерн.

Я направился прежде всего в Дуньхуа. Этот район больше всего пострадал от восстания 1 августа. Дуньхуа был не только очагом этого восстания, но и его центральной ареной.

Здесь были расквартированы штаб гарнизона японских войск, филиал генерального консульства в Гирине и штаб 677-го полка старой Северо-Восточной армии. Взрыв такого безумного волнения, как восстание 1 августа, в районе, где так плотно были расставлены карательные силы противника, был связан с попол­зновениями левацких авантюристов, которые в большинстве своем действовали в этом районе. Дуньхуа вместе с Паныпи был главной базой для фракционной группировки Эмэльпха, был и центром движения за восстановление Компартии Кореи. Такие главные организаторы восстания 1 августа, как Пак Юн Сэ и Ма Гон, базировались именно в этом районе.

В Дуньхуа действовали созданные нами партийные, комсо­мольские организации, АСМ и другие различные революцион­ные организации, находились и такие верные товарищи, как Чэнь Ханьчжан, Ко Чжэ Бон, Ко Иль Бон.

После приезда в Дуньхуа я проживал в доме Чэнь Ханьчжана. Я носил китайскую шаньдунскую одежду, развертывая дея­тельность по ликвидации последствий восстания. Когда я повсе­местно в Гирине создавал комсомольские группы, Чэнь Ханьчжан учился в средней школе и в Дуньхуа состоял в нашей организации. После оккупации японскими империалистами Маньчжурии он работал секретарем Главного командования войск У Ичэна, начальником штаба дивизии, комдивом, коман­дующим армейской группой Объединенной Северо-Восточной антияпонской армии, секретарем Южноманьчжурского комите­та партии, но к тому времени он был всего-навсего простым тихим комсомольцем.

Чэнь Ханьчжан, как и Чжан Вэйхуа, был сыном богача, но он с необычайной страстью к революции очень добросовестно участвовал в комсомольской работе. Его отец был крупным кулаком, имел несколько сотен коней, было у него и много ружей. Его дом был обнесен земляной оградой и выглядел довольно внушительным. Он говорил мне в шутку, что его семья вообще подлежит ликвидации, но вокруг дома вся земля соб­ственная и он не ходит по чужой земле. Не знаю точно, сколь­ко у них было земель, но факт, что его отец был крупным бо­гачом.

Чэнь Ханьчжан принял меня радушно, называя меня стар­шим, учившим его коммунизму. Они жили в достатке, поэтому не обращали внимания на то, что я проживал у них бесплатно.

С помощью Чэнь Ханьчжана и Ко Чжэ Бона я начал разыскивать распущенные организации. Днем ходил в китайской одежде, говорил на китайском языке, ища товарищей, а ночью ходил в корейской одежде, говорил на корейском языке, восста­навливая организации. После того, как были в основном ликви­дированы последствия восстания, я организовал комитет комсо­мольской организации восточногиринского района, как это бы­ло поручено мне Коминтерном.

Впоследствии Ко Чжэ Бон и еще несколько комсомольцев получили от меня задание выехать в города и села, прилегающие к бассейну реки Туман, воспитать местных жителей в револю­ционном духе и создать партийные организации, и они отправи­лись в район своей деятельности.

И я тоже покинул Дуньхуа, дав Чэнь Ханьчжану задание развернуть комсомольскую деятельность в Дуньхуаской средней школе.

В Восточной Маньчжурии я остановился в первую очередь в Хэлуне.

В Хэлуне был китайский товарищ по имени Чао Яфань, который состоял в нашей комсомольской организации, когда он учился в Гиринском педучилище. Был и корейский товарищ Чхэ Су Хан. Расчет мой был таков: если идти по этой нити связи, то это даст мне возможность поправить и последствия восстания, расширить и организации.

Я отправился первым делом в Далацзы, где встретился с Чао Яфанем. Он сказал: последствия восстания 1 августа весьма пагубны и после восстания не видно корейских товарищей, видимо, они все скрылись где-то и скоро, вероятно, будет освобождено из тюрьмы несколько товарищей. Он советовал мне, чтобы я встретился с ними.

Спустя несколько дней Чхэ Су Хан пришел ко мне, получив весточку. Раньше он учился в Тонхынской средней школе в Лунцзине. Когда я учился в Юйвэньской средней школе, он учился в педучилище в Гирине, и с того времени он, находясь под нашим влиянием, начал вести революционную работу. Он поль­зовался широкой популярностью среди гиринской учащейся молодежи как футболист. В то время многие юноши из Хэлуна учились в Гирине. Если Ким Чжун пропагандировал нашу деятельность в районах Лунцзина и Онсона, то Чхэ Су Хан, передвигаясь из Хэлуна в Чонсон, пропагандировал наши рево­люционные идеи. Он вместе с товарищем Ким Иль Хваном создал организации комсомола, АСМ, Крестьянского общества, Антияпонского общества женщин и другие революционные организации, сплачивал в их ряды многочисленные массы. Что касается Ким Иль Хвана, то он позже работал секретарем уездного парткома, но по фальшивому обвинению в сопричаст­ности к «Минсэндану» был убит без вины виноватым. Пак Ен Сун, слывший мастером по изготовлению «енгирской бомбы», работал членом АСМ на руднике Бадаогоу в уезде Яньцзи.

Между тем, с трудом созданные организации из-за двукрат­ного восстания были полностью разрушены. Многие активисты либо были арестованы, либо ушли в подполье. И оставшаяся незначительная часть членов организаций, не прошедшая доста­точную закалку, пребывала в страхе, не зная, что делать.

Такие обстоятельства заставили меня глубоко задуматься над вопросом об убежденности революционера. Проезжая от Калуня до Хэлуна через Гирин, Хайлун, Цинъюань, Цзяохэ, Харбин, Дуньхуа, я видел много таких, которые колебались, перепугавшись перед натиском контрреволюции или лишившись веры в победу революции. Твердая вера в победу революции зарождается и углубляется в ходе борьбы лишь в том случае, когда будешь теоретически убежден в правильности револю­ционной линии, тактики и стратегии, способных вдохновлять и призывать всех к борьбе, и уверен в своих собственных револю­ционных силах.

Однако те, которые агитировали восстание, не могли выдви­нуть программу, тактику и стратегию, достойные стать знаме­нем для масс. Революционная линия, принятая нами в Калуне, пока не находила широкую дорогу в массы народа. Мы вместе с Чхэ Су Ханом и другими руководящими кадрами комсомола и АСМ провели совещание, на котором я подробно разъяснил им революционную линию Калуньского совещания.

На нем подчеркнулась необходимость укомплектовать ру­ководящий актив из доверенных товарищей, проверенных в ходе борьбы, скорее восстановить разрушенные массовые организа­ции, постоянно расширять их ряды. Именно на этом совещании было дано задание создать новый участок для деятельности революционных организаций в каждом из уездов, прилегающих к бассейну реки Туман.

Я также подчеркивал, что все организаторы восстания, страшась тюрем и виселиц, поудирали, оставив массы под угрозой штыков, но мы должны как можно скорее поправить последствия восстания. В Хэлуне товарищи звали меня «шаньдунским юношей», так как я ходил в китайской шаньдунской одежде.

Второе место, куда я поехал, — это был Ванцин. Целью моей поездки была встреча с О Чжун Хва.

О нем мне рассказывали Ким Чжун и Чхэ Су Хан. С того времени, как они начали приезжать в Гирин, при каждой встрече со мной они больше всего рассказывали о своих друзьях. Представляли их подробно: где и кто живет, поедешь туда — там живет такой-то, занимающийся таким-то делом, рассказывали, у кого какой характер, кто каким умом обладает. Поэтому хотя я жил в Гирине, хорошо знал о положении дел в районе Цзяньдао. Тогда я внимательно слушал их, запоминал всех, кого они называли надежными.

Мой отец, бывало, как узнает, где живет хороший человек, повидал его непременно независимо от того, где он живет, далеко или близко, подавал ему руку и приближал его к себе как верного товарища. Такой образ отца учил меня той истине, что кадры решают все, что судьба революционной работы решается тем, насколько ты завоюешь на свою сторону настоящих товарищей.

Пусть мне придется и поголодать денька три, а то и целых десять, но только бы обрести хотя бы одного товарища, — таковы были мои чувства того времени. Охваченный таким чувством, я бывал и в Ванцине. От Хэлуна до Шисяня уезда Ванцин меня сопровождал Чхэ Су Хан.

В Шисяне я встретился с О Чжун Хва, О Чжун Хыбом и со стариком О Тхэ Хи.

Семья старика О Тхэ Хи была невиданно большой. Раньше старик со своими тремя братьями жил в деревушке Кочжак уезда Онсон провинции Северный Хамген, а примерно к 1914 году они переселились в Ванцин. Детей у четверых братьев было несколь­ко десятков. Они жили разбросанно по сторонам реки Туман: одни в Ванцине, другие в Онсоне. Они вели и революционную работу. В то время О Чжун Хва был секретарем 5-й участковой парторганизации Ванцина, а О Чжун Хыб вел комсомольскую работу в Юаньцзядяне волости Чуньхуасян уезда Ванцин. О Чжун Сон, младший брат О Чжун Хва, вел комсомольскую работу в Шисяне уезда Ванцин, в начале 1929 года переселился в поселок Пхунри уезда Онсон и вел там революционную работу под вывеской учителя Помунской школы.

О Чжун Хва, окончив среднюю школу, работал учителем частной Хвасонской школы в Хэлуне.

Тогда я, встретившись с О Чжун Хва в Шисяне, не раз говорил ему: для того чтобы повышать революционное сознание масс, прежде всего он сам должен стать революционером, а затем воспитывать членов своей семьи и жителей села в револю­ционном духе.

Впоследствии О Чжун Хва отлично воспитывал всю свою семью в революционном духе. Из его братьев и близких родст­венников более 10 человек показали себя как верные революцио­неры и пали от рук врагов. Не случайно, что из них вышли такие замечательные коммунисты, как О Чжун Хва, О Чжун Сон, О Чжун Хыб.

Закончив свою работу в Шисяне, я решил тут же перепра виться в район Онсона. Будучи рожденным в западной части Кореи, я с малых лет начал колесить по чужбине, поэтому почти не имел представления о районе шести уездных городков, расположенных южнее реки Туман.   

Это был край, куда при династии Ли высылали дворян, лишенных чиновности. Край этот был скудный зерном, климат его суровый, к тому же местные правители жестоко обращались с людьми и угнетали их, и воины, мобилизованные на охрану пограничного района, приехав в этот край, тут же убегали из него в другой. Даже чиновные люди, если их назначали чиновниками в этот край, ахали от ужаса. Получив назначение, они не хотели ехать туда. Выдвигая разные предлоги, они бездельничали на сеульских улицах. Говорят, из-за этого правители-феодалы ло­мали головы целые 500 лет.

Каждый раз, когда Ким Чжун рассказывал мне о районе шести уездных городков, я говорил ему, что наши предки не заботились об этом крае, считая его никчемным и убогим, а мы должны ценой своего пота и крови превратить его в оплот революции. С таким далеко идущим планом мы направляли туда своих людей.

Что же касается Онсона, то это был край, где с конца 20-х годов под нашим влиянием начали вести активную деятельность такие товарищи, как Ким Чжун, Чхэ Су Хан, О Чжун Сон. Мы уже в то время понимали важность местоположения районов горы Пэкту и района шести уездных городков, в частности Онсона, расположенного в бассейне реки Туман, для развития корейской революции, задумывали превратить эту зону в страте­гический опорный пункт для антияпонской революционной вой­ны. Было решено именно отсюда начать прокладывать исход­ный путь к новому подъему революции внутри страны.

К тому времени 100 — 150 юношей и девушек Онсона учились в Лунцзине. Каждый раз в каникулы они возвращались в родной край и под руководством таких передовых юношей, как Ким Чжун и О Чжун Сон, имевших тесную связь с нами, рас­пространяли в этом районе гиринское веяние. В Онсоне были созданы местные организации КСМК и АСМ, что служили хорошей опорой, позволявшей нам продвинуть свои силы внутрь страны. Через эту опору в район Онсона значительно проникали наши идеи.

Цель моего приезда в этот район — создать партийную организацию внутри страны, принять меры к претворению в жизнь курса Калуньского совещания и развивать вширь и вглубь корейскую революцию в целом.

Двоюродный брат О Чжун Хва, сопровождавший нас из Шисяня, заранее переправился в поселок Пхунри к О Чжун Сону, чтобы сообщить ему о нашем приезде.

На подступе к оврагу вблизи деревни Хуемудун на противо­положном берегу Намяна уезда Онсон мы встретились с О Чжун Соном и другими членами организации, которые вышли встре­чать нас, получив весть о нашем приходе. Это была первая встреча с О Чжун Соном. Он был человек с широкой натурой, телосложением крупнее старшего брата О Чжун Хва, который кстати говорил, что его брат прекрасно поет, танцует и деклами­рует стихи.

Ночью мы на лодке переправились потихоньку через реку Туман. О Чжун Сон греб веслом искусно и энергично. Я окинул взглядом горы и поля, окутанные ночной тьмою. Спустя 5 лет снова ступал я на родную землю. От глубокого волнения я места себе не находил.

Я причалил лодку к берегу у поселка Намянсантхан и обратился к О Чжун Хва:

— Как было бы хорошо, если бы мы переправились через эту реку, добившись независимости страны!

Одобряя мои слова, он ответил, что и его охватывают такие мысли при каждой переправе через реку Туман.

Пройдя через поселок Намянсантхан, мы подошли к дороге, восходящей через перевал на гору Намян. Мы зашли в шалаш, заранее подготовленный О Чжун Соном, ознакомились с дея­тельностью революционных организаций района Онсона и с настроениями его населения. В создании массовых организаций у онсонцев было немало успехов.

Я пробыл здесь неделю, отдав все время руководству работой подпольных революционных организаций внутри стра­ны. Узнал, что революционеры этого района хоть и создали многочисленные организации повсеместно в стране, но проявля­ют серьезную пассивность в деле их расширения и развития. Создав организации из нескольких проверенных активистов, они закрывали двери, не трудились над расширением их рядов, что было в этом районе обычным явлением. И их организации не могли пустить свои корни в гущу широких масс.

И онсонская комсомольская организация, созданная весной 1929 года в качестве подведомственной организации КСМК, со своими несколькими членами обносила себя высокой оградой и не решалась идти в гущу масс. Различные организации и фракции под вывесками всякой всячины — обществ Чибанхвэ, Чинхынхвэ, Синганхвэ, группы сторонников восстановления партии, будто соревнуясь между собой, стремились каждая перетянуть молодежь на свою сторону. В такой обстановке руководители онсонской комсомольской организации только всячески стреми­лись поставить заслон проникновению отрицательного влияния извне и сохранить свою организацию.

В поселке Пхунри я встретился с комсомольскими работни­ками. Один из них говорит, что с усилением вражеских вылазок люди молчат, не открывают свою душу, а другой с горечью сетует, что они пока не знают, как относиться к юношам, имевшим дело с Союзом молодежи и обществом Синганхвэ. Чон Чжан Вон, работавший тогда руководителем Пхуньиндонского крестьянского общества, держался в стороне от людей, служив­ших во вражеских органах правления, хотя они были близкими ему родственниками. Среди них было немало таких, как староста деревни, начальник волостной управы, полицейский, поэтому он всегда внутренне напрягался, беспокоясь, не будут ли протянуты вражеские щупальца через них к революционным рядам.

Все это было выражением неверия в массы. Без изжития таких явлений нельзя было развивать революцию вширь и вглубь в районе Онсона, идя навстречу требованиям новой ситуации.

Жизнь революционера, можно сказать, начинается с того, как он идет в гущу масс, а поражение революции начинается с нежелания идти в гущу народных масс, с неверия в их силы.

Обращаясь к О Чжун Сону, я настоятельно говорил:

— Нельзя делать революцию одними лишь силами несколь­ких людей с хорошим социальным происхождением. Надо смело верить массам, широко раскрыть для них двери в наши организа­ции. Тем более в такое время, когда разношерстные молодежные организации стремятся каждая перетянуть молодежь на свою сторону, комсомольской организации следует не впадать в пассивность, а развернуть активное наступление, чтобы завое­вать больше молодежи. Надо хорошенько убедить и таких юношей, которые имеют дело с организациями Союза молодежи и общества Синганхвэ, и тех, кто шел на поводу у элементов из группы сторонников восстановления партии или несознательно играл в их руках. Надо вести их за собой и, таким образом, завоевывать одного за другим на свою сторону...

Я рассказывал Чон Чжан Бону относительно тактических принципов, связанных с работой с лицами, служившими во вражеских учреждениях.

— Революционеру не следует пугаться или падать духом оттого, что среди родни есть староста деревни, начальник волостной управы, полицейский. Наоборот, вы должны пользо­ваться такими родственными отношениями и проникнуть во вражеские органы правления, чтобы парализовать японский правящий механизм низшей инстанции и развернуть работу с широким размахом. Чтобы превратить район шести уездных городков, и прежде всего Онсон, в стратегический опорный пункт для вооруженной борьбы, необходимо воспитать массы в рево­люционном духе и в то же время смело завоевать тех, кто служит во вражеских органах правления. Попробуйте приобрести опыт в работе по завоеванию служащих во вражеских органах.

Из случаев в Онсоне самое неизгладимое впечатление оста­вила встреча с рабочими на стройке железной дороги у поселка Вольпха волости Мипхо, где я был вместе с Ким Чжуном, О Чжун Хва и О Чжун Соном.

Начиная с 1929 года, японские империалисты наращивали темпы строительства железной дороги в бассейне реки Туман. Собиралось более тысячи поденщиков из трех южных провинций и других районов Кореи и из Цзяньдао, они строили в поселке Вольпха населенный пункт, называемый улицей Кэпхун. На эту улицу хлынули и поденщики, работавшие на прокладке железной дороги Гирин — Хвэрен. Они надрывались до предела, зараба­тывая скудные деньжонки.

В Гирине я узнал об этом и, встретившись с Ким Чжуном, дал ему задание: если в поселке Вольпха идет прокладка же­лезной дороги, иди к рабочим, чтобы там создать организа­цию.

И Ким Чжун не удержался от любопытства и радостно воскликнул:

— Какое это дельное дело!

Позже он, как мы договорились, уехал в Онсон и создал в поселке Вольпха местные организации Общества рабочей моло­дежи и АСМ.

Узнав, что я решил пойти на стройку железной дороги, онсонские товарищи отговаривали меня от этого, так как там усиленная вражеская охрана.

Тогда они очень старались охранять безопасность моей жизни, говоря: «Приехал посланец из Коминтерна». Окрестив меня этой должностью, они тщательно организовали охрану, так как весьма усилилась слежка и надзор японской полиции за революционерами в Корее.

Разумеется, я и сам отлично знал, что в Корее надо вести себя осторожно и на каждом шагу быть начеку. Но меня обуревало желание пожать руки рабочим и высказать им хотя бы одно вдохновляющее слово, пусть сейчас и не удастся сделать большое дело среди них. До тех пор я вел работу с учащейся молодежью с целью навести мост, через который я мог бы проникнуть в гущу рабочего класса. Наша конечная цель — руками рабочего класса осуществить корейскую революцию и довести ее до победного конца. Как мы тосковали по рабочему классу Кореи с тех пор, как, выдвинув в качестве своей програм­мы освобождение рабочего класса, поклялись, не колеблясь, отдать и жизнь во имя этого великого дела!

На стройке я провел среди рабочих полтора дня — раз­гружал гальку, таскал песок, столовался в рабочем бараке «хамба».

Ким Чжун представил меня рабочим, что я — его товарищ, учусь в Гирине, пришел на стройку заработать себе деньжонок на оплату за обучение.

И сейчас я считаю, что для меня было очень полезным идти тогда в гущу рабочих.

В рабочем бараке и на стройке я видел не только трагическое положение рабочих, которые надрывались изо всех сил за какие-то ничтожные денежные подачки. Я увидел там рабочих, жажду­щих борьбы, рабочих, блуждающих в поисках правильного пути, чтобы охранить и решить свою судьбу.

Я был сильно потрясен ими. Мое сердце воспламенялось стремлением на всю жизнь посвятить себя во имя счастья рабочего класса.

В ту пору на стройке железной дороги завязалось мое первое знакомство с Чвэ Чхун Гуком и Чвэ Бон Соном, которые родом из Онсона. Они впоследствии стали ветеранами антияпонской борьбы.

Провожая меня в барак, Чвэ Чхун Гук поведал мне, что у него есть порох, который он тайно запасал, когда работал взрывником, и что намерен взорвать им туннель в день заверше­ния стройки железной дороги.

Я разъяснил ему, что нынешняя обстановка настоятельно требует укрепить организацию, пробудить рабочих и объеди­нить их в организации, это важнее, чем рисковать таким делом, как взрыв туннеля, а порох пока надо хранить, он будет очень нужен, когда начнется вооруженная борьба.

Находясь вместе с рабочими, мы обменялись мнениями по широкому кругу вопросов.

Я разъяснял им вопросы о вооруженной борьбе, о создании партии, о формировании единого антияпонского национального фронта. Если мы доведем до их сознания один лишь дух Калуньского совещания, то это станет большим успехом. Не было сомнения в том, что если мы расскажем об этом одному челове­ку, то оно тут же будет передаваться десятку других, и так из уст сотни и тысячи человек оно дойдет до десятков тысяч и, в конечном счете, наши идеи станут верой и знаменем всего народа страны.

Узнав о нашей линии, рабочие стройки железной дороги активно поддержали ее. Если они черпали веру в нашей линии, то я черпал веру в них, рабочих, которые, встретив нашу линию, восторгались ею.

Самый большой мой успех в Онсоне — это было создание партийной организации 1 октября 1930 года на горе Туру.

Знакомясь с революционными организациями Онсона, я узнал, что хотя революционеры этого района допускали некото­рые ошибки в понимании стратегического вопроса и проявляли пассивность в работе с массами, но их решимость и готовность к борьбе значительно выше, чем я предполагал, и пришел к выводу, что в районе Онсона заложена основа для создания партийной организации.

Все революционеры района Онсона, призванные участво­вать в собрании, собрались на гору Туру, переодевшись в дровосеков. Чон Чжан Вон попросил руководителя организации поселка Вольпха взять с собой розвальни с впряженными в них волами и поставить поблизости от места собрания.

На тихой полянке на горе Туру, омываемой речкой Вольпха, мы проводили собрание по созданию парторганизации внутри страны.

Я первым делом разъяснил участникам собрания линию, принятую на Калуньском совещании, и подчеркнул, что перво­степенной задачей в претворении ее в жизнь является создание революционной партии, рассказал им о цели создания партий­ной организации нового типа в районе Онсона. Я также наметил задачу партийной организации района Онсона, направленную на неуклонное расширение и укрепление рядов партии за счет передовых представителей трудящихся, проверенных в жизни организаций и на практике, и на мобилизацию масс на антияпон­скую борьбу.

По моему предложению в партийную организацию приняли О Чжун Сона, Чон Чжан Вона, Чон Чхан Рёна, Чвэ Чхун Гука, Чвэ Бон Сона, Чвэ Гын Чжу. Руководителем этой организации был избран О Чжун Сон.

Те, кто удостоились чести быть членами партии, по очереди вставали с места, рассказывали свои биографии и коротко выражали свою решимость вести революционную борьбу.

Из их выступлений почти все забылось, но до сих пор живо остается в моей памяти выступление Чон Чжан Вона. Он говорил: «Пусть я рассыплюсь в прах, но не забуду, что меня, человека со сложным семейным происхождением, приняли в партию. Клянусь: во имя революции готов лечь костьми и разлететься прахом. Если я стану подлецом, изменив своей клятве, пусть меня разрубят мечом на части и выбросят их в речушку». Хотя его слова были резкие и простые, но это было выражение его честной и откровенной души.

Слово свое он сдержал. Ему принадлежит большая заслуга в превращении Онсона в полу партизанский район и в оказании помощи Корейской Народно-революционной армии.

Для соблюдения секретности все вопросы, обсуждавшиеся на собрании, не протоколировались, на нем не было принято ни учредительной декларации, ни учредительного проспекта.

Онсонцы, участвовавшие в собрании, говорили: «Это же и есть историческое учредительное собрание партийной организа­ции, но от упрощенности собрания и отсутствия общепринятого порядка чувствуется какая-то пустота в душе. Даже в организации из пэкчжонов (человек, занимающийся убоем скота — ред.), такой, как общество Хенпхенса, публикуют так называемый учредительный проспект и распространяют его. А так это слиш­ком скучновато: собрание завершилось лишь одной коротенькой клятвой».

Вдохновляя их, я сказал:

— Клятва, которую вы только что дали, содержательнее и дороже, чем декларация или учредительный проспект в несколь­ко сот страниц. К чему составлять все время какие-то докумен­ты? Было бы ошибкой, если думать, что партийная организация должна пускать в ход громкие слухи или имена. Члены партии должны больше работать без лишнего шума. Вы должны прояв­лять свою партийность и свой патриотизм в ходе практической борьбы...

Создание партийной организации в районе Онсона заложи­ло основу партийного строительства внутри страны, оно стало поворотным моментом в активизации антияпонской борьбы народа в стране. Благодаря деятельности онсонской партийной организации ускорялся в районе шести уездных городков про­цесс пробуждения классового сознания масс и объединения их в организации, усиливалась антияпонская борьба.

Массы начинали следовать за нами, революция шла на подъем, принимая новый характер. Чвэ Чхан Ик, пытавшийся здесь расширять сферу влияния своей фракции, покинул свой родной край и удрал в Сеул. После освобождения страны он откровенно признался в своем поступке того времени.

— Онсон, — говорил он, — это мой родной край, и я думал: там осела наша группировка Эмэльпха, и поехал туда. А что увидел? Наших нет, все находятся под гиринским веянием. Это веяние было настолько сильно, что там были только одни сторонники товарища Ким Ир Сена. Мне тогда думалось, что ему, наверно, уже много лет, а говорили, что это не так, что он юноша лет двадцати, но сильный. И я хотел было зайти к нему, да от этого намерения отрешился.

Чвэ Чхан Ик знал, что мы чураемся фракций, не примиряем­ся с такими, как они, которые занимаются сектантством, и он ретировался из Онсона в Сеул.

После создания партийной организации я на том же месте руководил работой совещания подпольщиков и руководителей подпольных революционных организаций из многих районов, включая и район шести уездных городков, а затем вернулся обратно. С речной переправы Очжон на пароме возвращался через реку. В душе мне становилось намного легче, чем при переправе в Онсон. Все шло, как по маслу, по моей воле, и я чувствовал себя на седьмом небе. Стоило мне съездить на Родину, пройдя через линию смерти и рискуя жизнью.

Неделя, которую я провел на Родине, послужила важным моментом, свидетельствующим о правильности принятой в Калуне революционной линии, о том, что она является такой линией, которая завладеет сердцами всего народа. Выходит, наша линия выдержала экзамен перед народом Родины.

С тех пор онсонцы делили с нами одну судьбу.

Благополучно переправившись через реку Туман, в сопрово­ждении О Чжун Хва я через Ляншуйцюаньцзы и Чандун достиг Чаоянчуаня уезда Яньцзи. На Чаоянчуань, как и на Лунцзин, наиболее сильно в Яньцзи оказывалось наше влияние.

В этой местности действовали Ма Дык Хан и Ра Ир — члены секретариата партийного и комсомольского комитета цзяньдаоского района. Рим Чхун Чху, который позже работал членом парткома КНРА, тоже вел здесь революционную работу под вывеской «лекаря Бончхунданской аптеки Рим Чхун Бона». До приезда в Яньцзи он был арестован по делу ученического инцидента и заточен в тюрьму. Он, выдавая себя за врача народной медицины, выполнял роль связного между секретариа­том партийного и комсомольского комитета цзяньдаоского района и организациями различных уездов.

Я тогда впервые в Чаоянчуане встретился с товарищем Рим Чхун Чху. В глазах у меня он был очень впечатлителен: в таком молодом возрасте он овладел знаниями народной медицины. На протяжении всего периода антияпонской вооруженной борьбы наши партизаны пользовались его медицинскими услугами.

Восстания 30 мая и 1 августа нанесли большой ущерб и революционным организациям Яньцзи. Здесь вражеские терро­ристические акции усиливались больше, чем в Дуньхуа. Те, кто вели революцию, пали духом, колебались, а не совсем созна­тельные массы вопили: «Всему пришел конец! Это дело рук компартии!»

Встретившись с Ма Дык Ханом, Ра Иром, Рим Чхун Чху и другими руководителями партийных и комсомольских органи­заций, я советовался с ними по вопросам о скорейшей ликвида­ции последствий левацкого авантюризма, о дальнейшем расши­рении и усилении революционной борьбы.

После отъезда из Онсона я направился не прямо в Уцзяцзы, а через Ляншуйцюаньцзы заехал в Чаоянчуань, так как я предви­дел перспективу этого района как арены вооруженной борь­бы, которую мы намерены развернуть в дальнейшем. Что ка­сается меня, то я в связи с предстоящей вооруженной борьбой сделал свое дело: заложил фундамент для создания базы в массах в Онсоне, Ванцине и Яньцзи.

Позже этот район, как мы и предполагали, превратился в самую надежную базу для антияпонской войны.